Сын врага народа.

   Давно была у меня эта встреча. А вот забыть её, вычеркнуть из сердца и из памяти не могу до сих пор. Не получается. И до сих пор, зачастую, особенно в часы ночной бессонницы нет-нет да и вздрогнет вдруг под ногами пол моей квартиры, тихо стукнут на стрелках колёса, медленно поплывут в густеющей синеве сумерек вагонного окна бесконечные поля, перелески, замелькают белые берёзовые рощи и рощицы и зазвучит опять в купе негромкий, чуть глуховатый с лёгкой хрипотцой голос моего единственного, высокого худощавого, абсолютно седого, но с такими удивительно молодыми, внимательными глазами случайного попутчика. И я в который уже раз заново переживая его рассказ не могу не удивляться тому, насколько, подчас, тесно переплетается с нашими судьбами, особенно у людей старшего, довоенного поколения, судьба страны и наша история. И как же порой крепко, намертво, не затухающей болью держится она в нашей памяти.

   «Наверное,  вполне оправдано и закономерно, что и в нашей современной историографии и в воспоминаниях свидетелей или участников тех далёких страшных лет и событий коль только заходит речь о массовых политических репрессиях неизменно и в первую очередь имеется в виду и упоминается недоброй памяти 1937 год. А вот для нашей семьи таким чёрным годом стал 1939. Мурманская область, небольшой рабочий посёлок, барак из бруса на его окраине, где наша семья занимает три больших светлых комнаты. Семья-это отец, начальник мостостроительного отряда, кстати, потомственный инженер-мостостроитель в третьем поколении, мать-преподаватель математики в нашей школе и я - мальчишка девяти лет отроду. Ученик третьего класса. Идёт последний урок. Учительница Дарья Степановна, неторопливо прохаживаясь по проходу между партами громко читает нам некрасовского мужичка с ноготок. А я в мыслях и в мечтах своих давно уже дома и пытаюсь угадать, что же будет у нас сегодня на обед? Видимо тяга к еде была у меня в те годы нисколько не меньшей, чем и тяга к знаниям. А на календаре 10 декабря 1939 года.

   Открывается дверь и в класс заходят директор школы и моя мать, по виду которых я сразу понял- что-то случилось. И вот уже мы с матерью торопливо и молча шагаем по пустынным заснеженным улицам посёлка. И глядя на то, как она лихорадочно всё    ищет, ищет что- то в своей сумочке и никак не может  отыскать я не решаюсь ни о чём её спросить. А на завтра, рано утром мы с попутным транспортом уезжаем в Мурманск. К этому времени мне уже сказали- арестован отец. Потом для нашей семьи наступила ещё одна чёрная дата – 15 декабря. В этот день, как врага народа и финского шпиона расстреляли отца. Почему финского, а не немецкого? Может потому, что тогда шла война с  Финляндией, а может потому, что Германия была всё же  гораздо дальше от Мурманска чем Финляндия. Не знаю. Но пять дней всего. Вдумайтесь только - ПЯТЬ дней понадобилось «солдатам революции» людям « с чистыми руками, горячим сердцем и холодной головой, чтобы во всём разобраться, определить степень вины и покарать преступника. Но беды нашей семьи на этом далеко не закончились. Когда через неделю мы  вернулись домой выяснилось – из  квартиры, где мы раньше жили нас переселили в другую, маленькую, однокомнатную и в старом бараке. Мать из школы уволили. А мою парту поставили отдельно в угол класса, а на ней прикрепили табличку «сын врага» народа» Разве это можно когда-то и каким-то образом забыть? А как можно было не запомнить слова матери, когда я  однажды в горьких слезах пришёл со двора, где меня лучший, закадычный друг в сердцах во время ссоры назвал сыном фашиста: «запомни,  сынок, чтобы тебе не говорили плохого о твоём отце – не верь никому и никогда. Он был честным, добрым и хорошим человеком. Просто его оклеветали злые, плохие люди. И ты в своей жизни старайся во всём  и всегда быть похожим на него.» И я до сих пор свято помню эти слова. А иначе разве стал бы я как и отец инженером – мостостроителем. Теперь уже в четвёртом поколении. Да, хоть и много прошло с тех пор лет, много отшумело зим и вёсен , но сколько ещё обид, сколько  несправедливостей из того кошмара, что должно было называться «счастливом детством» и поныне  цепко держит память.   Да и как можно забыть, например, то, что мать дважды пыталась покончить с собой. И дважды её вытаскивали из петли наши соседи. Тогда по глупому своему недомыслию я думал это она от обиды, от тяжкой нашей жизни, что вдруг так неожиданно обрушилась на нас. И только много лет спустя, сам уже став почтенным главой семейства я  понял, осознал: А может мать тогда своей смертью меня спасала, мне – своему сыну второй раз жизнь дарила.  Умри она, меня, как круглого сироту непременно определили бы в детский дом. А это хоть и не медовый пряник с маком,    а горбушка чёрного хлеба, но ведь хлеба ж. А это уже жизнь.  Мой собеседник замолчал, уйдя в своих мыслях куда-то далеко, далеко от сюда. Наверно в то своё горькое, невозвратное детство.

Молчал потрясённый рассказом и я. И помню, только всё порывался, и порывался спросить его о судьбе матери, да так и не спросил – не решился. Давно была у меня эта встреча. Очень давно.